В прошлом номере мы опубликовали дневники Дианы Федоровны Пешиковой, рассказывающие о жизни в немецких рабочих лагерях во время Великой Отечественной войны, любезно предоставленные ее дочерью Ольгой Авериной. Сегодня окончание истории. «В 1944 году меня перевели на завод в литейный цех на первичный контроль: годные детали в один ящик, брак – в другой. Втихаря браковала и хорошие. С нами работали пленные французы и «цивильные» бельгийцы. Они жили несравненно лучше нас, так как получали посылки из дома и от Красного Креста. С некоторыми у нас сложились дружеские отношения. Француз Луи Трезини был художником и дарил мне маленькие картины. В шутку мы звали его Мишка за его мешковатый вид.
Мы все с нетерпением ждали окончания войны. В конце 1944-го года американцы каждый день бомбили Германию, один раз бросили две бомбы на заводик, где мы работали. Имея за плечами сталинградский опыт, я убежище игнорировала, за что едва не поплатилась. Когда от близкого разрыва стал рушиться сарай, где мы работали, выбежала и увидела пикирующий бомбардировщик со стеклянной кабиной. Я встретилась с летчиком глазами. Вдруг взметнула фонтанчики пыли пулеметная очередь – мимо. Тогда погибли 16 человек русских и 15 других национальностей.
7 марта 1945-го года вечером, когда люди вернулись с работы, вывесили приказ, в котором был список номеров на 100 человек (все русские). Рано утром они будут отправлены в другой лагерь. В этом списке был мой номер и номер моей лучшей подруги Оли Андреевой из Ростова-на-Дону. Она ранее три раза убегала из лагеря, ее находили и сажали в карцер. Там почти не кормили, и я передавала ей еду через решетку в окне. В списке не было номера моей мамы. Я побежала к лагерфюреру и стала просить его оставить меня с мамой. Он ответил, что не может исключить меня из списка, но, так и быть, добавит в него маму. Нам выдали паек – 0,5 кг хлеба и 20 гр маргарина. Через 5-6 часов привезли в такой лагерь, который был еще хуже и страшнее нашего. Это был сборный пункт под открытым небом. Несколько кирпичных бараков и большая площадь, оцепленная двойным рядом колючей проволоки под током. Бараки были без нар, битком набиты людьми. За три дня, которые мы там были, один раз привезли кастрюлю с «баландой» литров на сто, а людей было не менее 3000 человек. Мы с Олей не смогли пробиться к этой кастрюле. У нас не осталось ни крошки хлеба и была одна мысль – как нам спастись. И тут объявили, что готовится железнодорожный состав для отправки старых, больных и детей. Вместе со всеми мы бросились к воротам. В ужасной давке мы попали в этот поезд: я, мама и Оля. Поезд был битком набит людьми. Нас повезли, чтобы уничтожить. Об этом я узнала через несколько лет после войны. Оказывается, Гитлер тогда издал приказ – уничтожить как можно больше «ostarbeiten», особенно русских. Нас стали возить в этом поезде туда-сюда, кругом уже был хаос. Станции бомбили американцы. Несколько раз мы попадали под бомбежки. На одной остановке люди бросились к соседним товарным разбитым вагонам, чтобы добыть чего-то съестного. Охрана начала стрелять по ним, и когда поезд тронулся, между рельсами остались лежать 10 человек убитых, в том числе мать четверых детей. Нас возили уже 4 дня. Потом на остановках стали выносить из вагонов умерших маленьких деток и хоронить их рядом с железнодорожным полотном. Мы не ели уже пять дней.
...Мы опять остались без еды, уже 6-й день. Почти совсем стемнело, и Оля мне сказала: «Дина, надо бежать, пока охрана пьянствует». У Оли был опыт побегов из лагеря, и если бы не она, я бы на это не решилась. Говорим маме: «Собирайся, надо уходить!». Мы взяли свои котомки и вышли из вагона...
Была темная ночь, мы еле различали дорогу и не знали, куда она приведет. Надо было уйти как можно дальше от поезда. Вдруг мы слышим: навстречу идет мужчина, он включает фонарик и освещает нас. Мы застыли в ужасе с одной мыслью: «Сейчас поведут обратно». Мужчина гасит фонарь и, проходя мимо, запевает вполголоса: «Где не пройдет тяжелый танк, где бронепоезд не промчится, там пролетит советский самолет…».
Мы бросаемся за ним и кричим: «Постой, так ты русский?! Скажи нам, где мы находимся и как нам спрятаться?». Он сказал, что рядом большие шахты и лагерь для «ostarbeiten», идти туда нельзя – схватят. Через полкилометра будет стог сена. «Там переночуйте, а на рассвете идите в большой дом у дороги и просите хозяина, чтобы он вас спрятал. Все бауэры теперь добрые». Как только рассвело, Оля пошла к бауэру, а я в деревушку – раздобыть хлеба. В хлебной лавке я попросила хлеба, у меня было немного марок. Сначала фрау не хотела продать мне хлеба, но я ей сказала, что не ела уже 5 дней и если она человек, то продаст мне хлеба. Она принесла целую круглую буханку и подала ее мне.
Я мчалась, как на крыльях, к стогу сена, к маме и Оле. Я не отломила от буханки ни крошки, чтобы съесть хлеб вместе с ними. У стога уже сидели Оля с мамой и держали в руках бутерброды с салом. Они ждали меня. Потом до вечера мы прятались в сарае у бауэра, а он съездил к соседним фермерам и договорился, чтобы нас взяли в работники.
Работы было много. Кормили нас нежирно, но по-человечески. Однажды хозяйка фермы послала меня одну в поле разбрасывать навоз. Поле находилось рядом с шахтой. Вдруг я услышала гул приближающихся самолетов. Это бывало часто, когда много самолетов летели бомбить заводы и города Германии. На этот раз они не пролетели мимо, видимо, их целью была шахта, полутонные бомбы стали падать на поле, где была я. Спрятаться было негде, только небольшая канава с водой. Я в ней чуть не захлебнулась, но опять Бог миловал. Через месяц, 15 апреля, нас освободили американцы. Никакого боя не было, немцы охотно сдавались в плен. Русских и украинских батраков собрали в один лагерь. Американцы к нам очень хорошо относились и хорошо кормили.
В этом лагере мы встретили конец войны. Это была незабываемая ночь с 8-го на 9 мая. Володя, тот самый парень, который встретился нам на дороге, раздобыл радиоаппаратуру. Вдруг, около часу ночи, мы услышали о капитуляции Германии и о конце войны. Мы с Володей тут же побежали по баракам будить всех, и что тут началось! Для всех это была великая радость, люди обнимались, целовались, качали героев – военных...
В июле лагерь, где мы находились, передали в английскую зону. Здесь кормить стали гораздо хуже. Потом нас перевезли в фильтрационный лагерь в советской зоне оккупации. После допросов и медицинского освидетельствования нам выдали необходимые документы и в августе 1945-го года мы поехали по домам. Оля – в Ростов-на-Дону, мы с мамой – в Сталинград. С трудом мне удалось устроиться на Сталинградский тракторный завод (СТЗ), маме – уборщицей на кухне. Нам дали место в общежитии. Мы жили в одной большой комнате с 30-ю другими людьми. Потом меня перевели в распреды и в том же 1945-м году я поступила в 9-й класс ШРМ. Окончила школу в 1947-м и поступила в Ростовский-на-Дону финансово-экономический институт. Окончила его с отличием в 1951-м году. Через 10 дней умерла мама. Отец умер годом раньше...».
Диана Пешикова работала в Сталинграде в Госстрахе, горфинотделе. Дважды бравые офицеры ее звали замуж, но потом отказывались от этой затеи из-за того, что когда-то она была в плену у немцев. Несостоявшиеся мужья боялись испортить партийную карьеру. Не помешало это лишь Константину Марычеву, с которым она познакомилась в Геленджике. Бывшего танкиста не смутило ее прошлое, а она отправилась за ним в Ковров. Трудилась в сберкассе, горфин- отделе, преподавала от общества «Знание» в школе рабочей молодежи, 25 лет работала на КЭМЗ. Вырастила достойных дочерей: Александра стала врачом, Ольга – педагогом. Успела поднять на ноги троих внуков. Ее очень любили и ценили коллеги, друзья. Диана Федоровна прожила 80 лет и 7 месяцев. Она очень любила жизнь и всегда повторяла: «Только бы не было войны!».
